Как отличить вандала от художника — рассказывает культуролог Настя Четверикова

Уличный художник Бэнкси нарисовал новые граффити на улицах Лондона — полиция сообщила, что будет охранять их от вандализма. Можно ли назвать самого Бэнкси вандалом? А экоактивистов, которые регулярно обливают супом или краской какие-то произведения искусства? О том, где грань между вандализмом и художественным актом, поговорили с культурологом Настей Четвериковой.

Настя Четверикова

Культуролог, музыковед, автор YouTube-канала «Искусство для пацанчиков».

Что такое вандализм

Под вандализмом часто понимают именно разрушение. Термин «вандализм» был введён во время Великой французской революции священником Батистом-Анри Грегуаром. С приходом республиканской власти в стране началось уничтожение памятников правителей Франции и других персоналий, олицетворяющих монархическое прошлое страны.  

Слово произошло от названия племени вандалов, которые разграбили Рим в июне 455 года н. э. С таким же успехом «вандализм» мог быть «готизмом» по названию племени готов или других племен. Этим термином обозначали нечто варварское, не щадящее ни произведения искусства, ни объекты архитектуры.

Вот пример обычного вандализма. В 2011 году на Фестиваль «Арт-овраг» в Выксу приехали скульптуры и художники из разных стран, чтобы сделать арт-объекты посреди муромских лесов. Американец Джон Пауэрс сделал деревянную работу Big Gini вместе с жителями города, детьми и посетителями фестиваля. Другим местным она не понравилась, и её сожгли. Горожане были непривычны к современному искусству — оно их просто раздражало. 

До основания разрушить, а затем: «Мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Это история про каждое поколение, которое верит в другое. Язычники пришли и разрушили что-то более древнее, поставили своих истуканов. Потом пришли христиане, потом, грубо говоря, советская власть. Эта бесконечная цепь перемен — даже не столько борьба с ложью или правдой, сколько смена ориентиров.

Зачем экоактивисты обливают Ван Гога супом

Героями громких заголовков в СМИ часто становятся экоактивисты, нападающие на мировые шедевры искусства. Банки томатного супа полетели на картину Ван Гога, торт метнули в восковую фигуру Карла III в Музее мадам Тюссо, картофельное пюре бросили в картину Клода Моне. 

Выбор именно шедевров обусловлен уровнем последующего хайпа. Картины, которые подвергаются нападению, — не просто дорогие, они бесценные. Все начинают обсуждать этот акт, осуждают, следят за этим. Это же безумно интересно, что картину Ван Гога, которая стоит огромное количество денег, облили супом.

Чаще других картин страдает «Джоконда». «Мона Лиза» стала знаменитой в 1911 году, когда её выкрали из Лувра. Она путешествовала по парижскому метро, побывала в Италии, лежала там под матрасом кровати. Журналисты бесконечно писали об украденной картине Леонардо да Винчи, из-за чего её популярность приобрела мировой масштаб. Целью экоактивистов Мона Лиза становится банально из-за своей известности.   

Но искусство ни в чём не провинилось перед природой. Экоактивистам кажется, что это эффективный способ привлечь внимание к повестке. Хотя единственное внимание, которое они привлекают, — к самому акту вандализма. Ну а что дальше?

Есть несколько примеров акций и работ художников, которые лучше отвечают проблемам экоповестки. Например, «Волна мусора» от Corona и Parley, работы Патриции Пиччинини, «Пшеничное поле» Агнес Денес. Экоактивисты — не художники, у них нет права пользоваться перформативными приёмами, они занимаются именно вандализмом.

Где грань между вандализмом и художественным жестом

В искусстве есть понятие «интервенция». Это перформанс художника в публичном поле, направленный на свои или чужие работы. Действие может быть как привлечением внимания к проблеме, так и обычным хулиганством, насмешкой. И эта грань часто тонкая.

Например, итальянский художник Маурицио Каттелан в 2019 году приклеил к стене банан на армированный скотч на выставке Art Basel. Работу продали за $120 000. После грузинский художник Дэвид Датуна пришёл на выставку, сорвал этот банан и съел. Завершая интервенцию, он заявил: «…я художник Дэвид Датуна. Перед вами был перформанс “голодный художник”...».

Это была провокация для Каттелана, но он призвал мир посмеяться над ней и назвал работу «Comedian». Впоследствии работы Каттелана только выросли в цене. Дэвиду Датуне обвинения никто не предъявил, а банан заменили в тот же день. Однако интервенцию можно одновременно рассматривать как вандализм. Например, если художественный жест был неактуальным или привел к серьёзной порче оригинальной работы. 

В 1995 году китайский художник Ай Вэйвэй купил древние вазы династии Хань, которым по две тысячи лет. Затем он методично разбил их, фотографируя этот момент. Это было мощное политическое высказывание, связанное с китайской историей и коммунистическим правительством, которые разрушало старые ценности. 

В начале 2014 года его работа с вазами и фотодокументацией перформанса была на выставке в Майами. К вазам подошёл местный художник Максимо Каминеро, взял одну из них и повторил жест Ай Вэйвэя, разбив её. Таким образом Каминеро протестовал против политики местных музеев Майами и обвинял их, что они обходят стороной локальных художников. Сообщество не приняло такой поступок за осмысленный художественный акт. Потому что Ай Вэйвэй купил горшки за свои деньги и разбивал их с определённой целью, к тому же его выставка в музее не предполагала диалога. 

Уличное искусство — вандализм?

Стрит-арт — признанное направление в современном изобразительном искусстве. К нему относят граффити, уличные инсталляции, муралы и множество других техник нанесения изображения на городские плоскости. Стрит-арт тоже раньше считался вандализмом, пока Энди Уорхол в 1980-х не принёс это искусство в музеи: его стали покупать и выставлять.  

Но не все стрит-арт-художники признают себя таковыми. Например, Бэнкси говорит, что он революционер и вандал. Потому что он открывает людям глаза в своих работах на важные социальные явления и проблемы. Бэнкси рисует в определённом месте, которое резонирует с его работой. К примеру, «Шпионскую будку» он расположил напротив центра британской правительственной связи. И сделал это сразу после заявления Эдварда Сноудена о массовой прослушке граждан со стороны спецслужб.

Бэнкси говорит, что в уличном искусстве нет элитарности и надувательства. Картины выставлены на лучших стенах города, а цена за вход никого не отпугнёт. Стрит-арт доступен каждому. Другой вопрос — продолжительность жизни таких картин небольшая. И это нормально. На них какают птицы, их мочит дождь, закрашивают ЖКХ — с ними может происходить всё что угодно.  

В России к уличному искусству относятся в основном неприязненно из-за критического смысла этих работ.

Примером, когда люди оценили и признали уличное искусство, можно назвать «Сказку о потерянном времени» художника Паши 183. Работу в духе советской эстетики нанесли на стену обычной панельки во время второго фестиваля «Арт-овраг» в Выксе. После утепления фасада «Сказка» была закрыта утеплителем. Местные жители инициировали восстановление работы поверх теплоизоляции. Они вступились за неё, потому что искусство украшало их жизнь.

А есть другой пример. В Санкт-Петербурге есть художница Ульяна Полоз — она украшает старые дома стрит-артом. Её работы — репродукции картин известных художников, которые Ульяна размещает во дворах. Но каждый раз приходят сотрудники ЖКХ и закрашивают её работы. Она шутила, что поучаствовала в облагораживании огромного количество дворов, которые никому не нужны. Были страшными, а теперь их покрасили.

Стрит-арт может быть согласованным и несогласованным или легальным и партизанским. «Сказка о потерянном времени» в Выксе — легальный пример. Некоторые работы Ульяны Полоз — партизанский стрит-арт — считают вандализмом и часто закрашивают. При этом у каждого уличного художника могут быть как легальные, так и партизанские работы.

Но можно ли говорить, что всё уличное искусство —  вандализм? Художник Тимофей Радя сформулировал ответ так: «У стрит-арта в отличие от вандализма есть идея».