Почему в фильмах ужасов всё меньше скримеров и других пугающих приёмов

Умные фильмы ужасов существовали всегда. «Ребёнок Розмари» (1968), «Плетёный человек» (1973), «Сияние» (1980) — всё это настоящие шедевры кинематографа и безусловная классика. Но при этом кинокритики долгое время относились к жанру хоррора скептически, делая исключение разве что для работ признанных режиссёров вроде Хичкока или Кубрика.

Зато обычные зрители всегда обожали ужастики. Успех самых известных хоррор-франшиз говорит сам за себя: «Кошмар на улице Вязов», «Хэллоуин», «Пятница, 13-е», «Техасская резня бензопилой» породили огромные серии фильмов. Дошло до того, что во всех этих сиквелах, приквелах и спин-оффах нелегко разобраться даже фанатам.

Но в начале XXI века традиционные хорроры стали надоедать зрителям и проваливаться в прокате. На какое-то время разнообразие внесли страшилки в формате «найденной плёнки» («Паранормальное явление», «Репортаж», «Ведьма из Блэр»), но и они скоро приелись. И тогда сценаристы и режиссёры нашли выход в углублении драматургии фильмов.

Чтобы описать такое кино, появилось много новых терминов: постхоррор, слоубёрнер и даже возвышенный хоррор. Но все они по сути сводятся к одному: это ленты, чьё действие развивается неспешно, а весь саспенс строится на ожидании чего-то страшного.

«Ведьма» (2015), «Реинкарнация» (2018), «Солнцестояние» (2019), «Прочь» (2017) — это всё яркие примеры новой волны «умных» медленных хорроров. При этом часто встречаются пользовательские рецензии, где зрители жалуются, что эти фильмы их совсем не пугают.

Действительно, современные постановщики сознательно не используют стимулирующие выброс адреналина трюки вроде скримеров. Попробуем разобраться, зачем они так поступают и чем заменяют традиционные способы поразить зрителя.

Таящиеся в подсознании ужасы пугают больше, чем монстры

Маньяки Джейсон Вурхиз, Майкл Майерс, Фредди Крюгер и Кожаное Лицо в первую очередь ассоциируются с классикой слэшера, а демоны из «Изгоняющего дьявола» или «Паранормального явления» — со страшилками про оккультизм. Однако в новых фильмах ужасов сверхъестественные чудища или ведьмы — лишь внешние проявления более сложных страхов.

Знаменитую «Реинкарнацию» (2018) Ари Астера можно смотреть как типичный фильм о сектантах, пытающихся возродить демона. А можно — как социальный хоррор о распаде семьи.

«Солнцестояние» (2019) того же автора начинается с того, что группа молодых людей едет к язычникам, практикующим страшные ритуалы. Но злодеи здесь вовсе не они. Задача же режиссёра — показать драму героини, которая потеряла всю семью и оказалась не нужной любимому человеку.

Дебют Роберта Эггерса «Ведьма» (2015) рассказывает не о судах над колдуньями, а о сексуальном созревании молодой девушки. «Прочь» (2017) Джордана Пила поднимает проблему лицемерия белых либералов, которые только притворяются прогрессивными и порядочными людьми, а в глубине души всё ещё нетерпимы к афроамериканцам.

Даже в австралийском «Бабадуке» (2014) за образом конкретного монстра, оккупировавшего дом героини, прячется её подавленная ненависть к сыну. Примеров можно привести ещё очень много, но суть одна: на первый план в ужастиках нового поколения выходят не сами чудовища, а глубинные подсознательные страхи, которые они олицетворяют.

Скримеры заменила гнетущая атмосфера и абсурдистские диалоги

Приёмы, которыми пользуются современные хоррормейкеры, тоже не укладываются в стилистику стандартных ужастиков. Здесь вы не найдёте, например, скримеров или, как ещё их называют, джампскейров, эксплуатирующих чисто физиологическую реакцию. Хотя раньше это был самый распространённый способ напугать зрителя — заставить кого-то или что-то резко впрыгнуть в кадр.

Надо сказать, это работало: достаточно вспомнить концовку первого «Паранормального явления» (2007). Целый фильм строился на ожидании, что в кадре появится нечто ужасное. И как же было страшно, когда в конце нечисть буквально кидалась в камеру.

Теперь режиссёрам мало заставить зрителя разок вздрогнуть. Их цель — утопить смотрящего в липком ощущении тоски и тревоги. И этого не добиться, просто показав монстра, выскакивающего из-за угла. Поэтому в ход идёт тревожная обстановка, статичные кадры и мрачная цветовая палитра. Хотя есть исключения — например, «Солнцестояние» снято при ярком свете дня.

Ещё один способ нагнать страха — необычные драматургия и постановка. Так, посмотрев «Убийство священного оленя» (2017) Йоргоса Лантимоса, многие зрители жаловались, что актёры играют неестественно, а диалоги какие-то странные. Их претензия отчасти справедлива: в жизни люди так обычно друг с другом не разговаривают и не становятся в такие вычурные позы.

Но вся суть как раз в том, что постановщик специально добивался настолько тревожных и неуютных мизансцен, чтобы вызвать противоречивые чувства. Во время просмотра «Убийства» может появиться странное желание рассмеяться — и это нормально.

Чарли Кауфман в «Думаю, как всё закончить» (2020) обошёлся без традиционных приёмов устрашения. Но фильм и без них вселяет ужас и тоску, причём незаметно для зрителя. Герои непринуждённо меняют одежду и имена, стареют и молодеют. И даже если это не замечаешь сразу, подсознательно чувствуешь: что-то с этими персонажами не так. В какой-то момент сюжет картины окончательно потеряет связь с реальностью и кино превратится в удушливый сюрреалистический сон.

На смену «пыточному порно» пришло поэтично поданное насилие

Картины с жестокими пытками и изощрёнными убийствами были популярны ещё в 70-х и ранних 80-х. Именно тогда вышли иконы жанра слэшер, в том числе «Техасская резня бензопилой» (1974). Но в нулевых пыточный хоррор на волне популярности франшизы «Пила» стал совсем мейнстримом.

Кстати, некоторые критики полагают, что такой бешеный всплеск интереса общества к экранным зверствам возник после того, как были обнародованы реальные кадры пыток из тюрьмы Абу-Грейб.

Однако в новом десятилетии зрители устали смотреть на «пыточное порно». И режиссёры новой волны чутко уловили настроение аудитории. Теперь далеко не в каждом хорроре можно встретить фонтаны крови, а иногда авторы обходятся и вовсе без сцен насилия.

Но если уж современные творцы берутся показывать страдания и пытки, то делают это так красиво, что даже самые чувствительные зрители будут заворожены. К примеру, «Солнцестояние», которое мы упоминали выше, до определённого момента почти не пугает — разве что тревожит ожиданием чего-то жуткого.

Но в какой-то момент без всякого предупреждения происходит невероятно жестокая сцена, в которой себя убивают двое престарелых членов культа. А потом одного из героев ещё и добивают огромным молотом.

И хотя Ари Астер демонстрирует физиологические аспекты насилия предельно откровенно, явного отвращения эти моменты не вызывают, как и желания отвернуться. Ведь они напоминают написанное хорошим художником полотно.

Иногда режиссёрские поиски в этой области принимают совсем необычные формы. Зрители, видевшие «Убийство священного оленя», наверняка помнят, что фильм начинается с кадров операции на открытом сердце. Сложно поверить, но это реальные съёмки коронарного шунтирования. Хотя современная графика позволяет имитировать практически что угодно, Йоргос Лантимос всё равно добился разрешения снимать в настоящей операционной.

Скримеры, монстры и пытки уже не вызывают у аудитории прежних эмоций, поэтому режиссёры находят способы иначе обыграть старые средства выразительности или изобретают новые. И это здорово, ведь такие творческие поиски обогащают жанр. Вероятно, не всех пугают новые фильмы ужасов, но одно можно сказать точно: они мало кого оставляют равнодушным.