«Я знала, что от этого умирают, но мне казалось, что меня это не коснётся»: 3 истории людей, чуть не погибших из-за анорексии

Анорексия — это не просто потеря аппетита. Поп‑культура, соцсети с идеальными картинками, социальный конструкт о том, что худое тело — значит, красивое и здоровое, а также едкие комментарии близких и собственные психологические проблемы заставляют людей не просто отказываться от еды, а доводить себя до экстремальной худобы. До тех пор, пока жизнь не становится невыносимой, все мысли не начинает занимать еда, а физическое здоровье не ухудшается.

Мы поговорили с девушками, которые столкнулись с этой проблемой, чуть не лишились здоровья и даже жизни, но нашли силы выкарабкаться.

«Врачи сказали моим родителям, что если меня срочно не госпитализировать, то они меня потеряют»

Мария

17 лет.

Когда мне было 14, в карантин я набрала несколько килограммов. И вот я смотрела на фотографии в соцсетях, на которых были худые девочки, и резко приняла решение худеть. Не знаю, что это было: желание иметь хоть одну такую же фотографию или ещё что‑то. В то время я весила около 53–55 кг.

Началось всё достаточно безобидно. Вначале на завтрак я позволяла себе съедать всё, потом пропускала обед и не перекусывала до ужина, а вечером пила чай и съедала протеиновый батончик. Конечно, вес стал уходить быстро, и мне жутко нравилось моё новое тело, но захотелось ещё ускорить процесс. Поэтому я начала снижать количество потребляемой еды за завтраком.

Каждый день я обязательно взвешивалась. Катание на скейте заменила тренировкой в 20 минут, на которую уходило много сил. Помню, иногда мне становилось так трудно, что от бессилия я начинала плакать. Но тренировку заканчивала всегда, иначе не простила бы себе её пропуск. Потом я начала бегать по лестницам дома с 18‑го этажа вниз и вверх.

Я всё чаще стала плакать. Казалось, что я вроде похудела, но что‑то говорило мне, что я всё ещё недостаточно хороша. Иногда мне снилось, что я ем чипсы, а потом просыпалась в холодном поту от страха.

Каждое утро мне не хотелось вставать. Я засыпала и просыпалась с мыслями о еде. Писала в заметках телефона про еду, которую мне бы хотелось съесть. Я смотрела видео, на которых готовят еду, смотрела, как другие едят, сама готовила. Я мечтала о еде и везде чувствовала её запах.

Семья видела, что со мной происходит, мама волновалась за меня, и я пообещала ей, что поголодаю только до 1 сентября, чтобы красивенькой прийти в школу. Но продолжила худеть. Начались ссоры и походы по врачам. Подруги говорили, что я уже выгляжу некрасиво, многие избегали со мной общаться, потому что со мной происходило что‑то не то. Но меня это устраивало, потому что моя социальная батарея была на нуле.

Я похудела на 15–16 кг, у меня начались проблемы со здоровьем: пропал менструальный цикл, кожа стала сухой, выпадали волосы, мне постоянно было ужасно холодно. Помню, однажды по дороге домой в такси я плакала, потому что впервые ощутила всю свою беспомощность. Как будто это не я сама не могла есть, а что‑то не позволяло мне делать это. В тот вечер я смотрела на тарелку супа и плакала.

С того дня начались мои попытки восстановиться. Я начала есть три раза в день, но в строго назначенные мной самой часы. Сперва небольшими порциями в 160–180 грамм, потому что боялась есть больше. Мама старалась готовить мне низкокалорийную еду. Я ела, но часто после приёма пищи у меня случалась истерика.

Родители уже не могли переносить все мои выходки и истерики, а я не понимала, зачем они заставляют меня есть, если от этого только хуже.

Я думала, что когда начну есть три раза, то стану прибавлять в весе, но не тут‑то было. Каждый раз, вставая на весы, я видела отвес. Тогда я разрешила себе есть порциями в 200–250 грамм. Иногда даже перекусывала фруктами. Но процесс был уже запущен, и я продолжала сбрасывать вес.

Вес стал очень низким, меня отвезли в больницу, где врачи сказали моим родителям, что если меня срочно не госпитализировать, то «они меня потеряют». Госпитализация стала для меня дном, я испугалась за себя.

В больнице я поправилась на 4 кг, но, когда вышла, скинула их снова.

Однако надо было браться за ум, чтобы не умереть. В какой‑то момент у меня началось компульсивное переедание — я не могла наесться. Благодаря этим приступам мне удалось набрать нормальный вес. Они начали случаться так часто, что анорексия отошла на второй план.

Медленно я восстанавливала питание и вес. Сейчас моему здоровью ничего не угрожает.

Стоит помнить, что РПП прежде всего в голове, поэтому сейчас я отношусь к себе бережно и внимательно слежу за своим психологическим состоянием. Сегодня свои отношения с едой я могу назвать здоровыми.

«Иногда меня рвало сразу же непереваренной пищей, и я могла съесть её снова»

Валентина

31 год. Имя изменено по просьбе героини.

Проблемы с едой у меня начались лет в 16, когда я переехала из Австралии обратно в Россию. За границей, как мне кажется, все более позитивно относятся к образу тела, чем у нас. А в России у меня как будто случилась замена оптики, мне внезапно стало казаться, что я некрасивая. Я стала ненавидеть себя.

Это совпало с тем, что я пошла в университет. Мне хотелось начать всё заново: попасть в новую компанию и быть суперклассной. То есть худой.

С тех пор у меня совсем нет фотографий. Поэтому сейчас я даже не могу адекватно оценить, какая у меня была фигура. Скорее всего, нормальная, просто я себя видела через искажённую призму.

Мне подарили абонемент в спортзал. С тренировок всё и началось. Но похудеть хотелось поскорее, поэтому вдобавок к спортзалу я начала очень ограниченно питаться. Мой рацион стал очень скупым. Я могла за день съесть творог, гречку, какой‑то фрукт — и всё. И когда я поняла, что эта строгая система работает, возникло ощущение, что у меня всё под контролем и я приручила своё тело.

Я не знаю точно, сколько тогда весила, наверное, в районе 45 килограмм, но мне всегда казалось, что вешу много.

К тому моменту я была на первом курсе, и мой день выглядел примерно так: я просыпалась, шла на пробежку, потом у меня была учёба, а после я снова шла на тренировку. И всё это время я контролировала, что ем.

Я сознательно не ела ничего вкусного. Обычно я не ела вне дома или таскала еду с собой в контейнере.

Я радовалась тому, что худею, была очень довольна собой. Но при этом часто не могла заснуть, потому что была очень голодной и думала, что буду есть завтра, как стану избегать искушений.

Все советы я черпала из пабликов про худобу «ВКонтакте», которые тогда были популярны. Там я нашла совет пить перед тренировкой кофе и несколько разных лекарств, чтобы ничего не есть, но иметь силы тренироваться. Такие коктейли я пила утром и вечером.

Примерно через полтора года у меня кончилось вдохновение от того, что я теряю вес. Диета больше не приносила таких результатов, а я устала голодать и постоянно хотеть есть. И начала срываться. Так стартовала моя булимия.

Я накидывалась на еду, напихивала в себя всё, что было под рукой. После этого чувствовала себя отвратительно. Это похоже на наваждение: организму тяжело, потому что он уже привык к маленьким порциям, но ты не можешь перестать есть. И начинаешь тренироваться в несколько раз сильнее, а в голове у тебя постоянный баланс того, сколько ты съела и сколько должна отработать.

А потом ты прибегаешь к другому способу — вызываешь рвоту. Хочется поскорее избавиться от еды и отмотать этот приступ назад.

Когда родители уезжали куда‑то на выходные, я заказывала доставку еды, ела, меня тошнило, я снова ела, и так по кругу. Бывали очень страшные эпизоды. Когда ты бесконтрольно ешь, еда рано или поздно заканчивается, а есть всё ещё хочется, при этом кратно больше. Иногда меня рвало сразу же непереваренной пищей, и я могла съесть её снова.

После таких вечеринок с едой я очень опухала, у меня лопались сосуды в глазах, потому что я стояла вниз головой над унитазом. Но в интернете нашёлся рецепт и на этот случай: я пила диуретики, от которых пропадала отёчность. Правда, после них чувствуешь себя отвратительно: слабость, головокружение. Зато у меня получалось стереть внешние последствия этих запоев с едой, сделать вид, что ничего не было.

Мне настолько стыдно было признаться, что у меня проблема, что иногда я ела и, чтобы родители ничего не заметили, отправлялась очищаться в туалете в спортзале. Или шла в торговый центр, покупала гору еды, запиралась там в туалете, всё это съедала, а потом вызывала рвоту.

У меня начались проблемы с зубами, саднило горло и жутко болел живот. Конечной точкой стали слова врача, который во время гастроскопии сказал мне, что у меня пищевод и желудок превратились в один резервуар — пищеводный сфинктер больше не работал. Тогда у меня впервые появилась мысль о том, что надо о себе позаботиться. Мне стало страшно за себя, и я стала пытаться нормально есть. Я прекратила переедать.

Думаю, мне очень повезло, что у меня сформировалась группа друзей, с которыми я проводила много времени и в этой поддерживающей обстановке не переедала. А потом в меня влюбился парень, я влюбилась в него, и это его радикальное принятие мне тоже очень помогло.

Сейчас у меня здоровые отношения с едой, но я всё ещё испытываю потребность пойти тренироваться, если у меня какой‑то трудный период в жизни. И пока не понимаю, это здоровая привычка или попытка взять под контроль своё тело.

«Я не могла пошевелиться и встать, как будто на меня положили бетонную плиту»

Дарья

20 лет. Автор телеграм-канала _drvolk_.

Первые попытки похудения я предпринимала ещё в 12–13 лет. Я занималась в детской школе искусств на хореографическом отделении. Педагоги там постоянно комментировали вес и телосложение учениц. Могли при всех отчитать за то, что ты «толстая» и тебе надо похудеть.

Тогда я начала отказываться от какой‑то еды. На весе это серьёзно не отразилось, но появились ментальные ограничения, которые сказываются на психике: страдает образ тела. Я боялась, что ничего не достигну в таком весе. С годами эти мысли становились более навязчивыми.

Усугубилась ситуация в 11‑м классе, потому что РПП в том числе вызвано тревогой и стрессом. На стресс от того, что мне надо было сдать ЕГЭ и поступить в хореографическое, наложился переезд и смена педагога. Но процесс похудения уже был запущен, и мне хотелось, чтобы мой новый педагог не разочаровалась во мне, хотя она никак не комментировала мой вес.

Это был самый тяжёлый период в моей жизни, тогда я похудела примерно на 20 кг и стала весить 46 кг при росте 172 см. При этом я ужасно себя чувствовала.

Я считала калории и взвешивала каждый грамм еды. В моём рационе были куриная грудка, творог, какие‑нибудь брокколи, яйца, орехи, хлебцы — в основном белки, немного жиров и клетчатка. Я высчитывала по специальному приложению, какое соотношение КБЖУ должно быть при моём росте и физической нагрузке, и мне казалось, что я всё делаю правильно. Но при этом состояние было настолько тяжёлым, что я ощущала себя «поломанной»: «Вот все худеют, а мне почему‑то плохо». До того, как выработала эту систему, я практиковала фрукторианство, доставки готовой еды на низкую калорийность и прочие способы.

Я постоянно замеряла параметры: взвешивалась обязательно утром и вечером. Если к ночи вес превышал установленный мной лимит, у меня начиналась паника, меня трясло, я не понимала, что сделала не так.

Никто не знал, что со мной происходит, мне стыдно было об этом рассказать. В соцсетях удавалось создать благополучный образ, в школе многим даже нравилась моя худоба. Семья замечала, что что‑то происходит, но и они не знали всей картины. Мы ссорились, меня уговаривали поесть. Но в целом это было нечасто: им казалось, что, раз я хожу на тренировки и что‑то ем, значит, всё не так плохо.

Я постоянно ощущала сильную слабость, меня могло бросить в холодный пот, у меня звенело в ушах, я задыхалась при какой‑то физической активности, у меня был тремор, а менструальный цикл пропал где‑то на полгода. Эмоциональное состояние было очень нестабильным: плаксивость, агрессивность, повышенная тревожность.

Я продолжала танцевать, ходить на тренировки, но сил хватало только на занятия.

Но самое страшное случилось, когда я поняла, что даже на балете не могу сосредоточиться и думаю только о еде, о том, как мне плохо.

У меня появились суицидальные мысли. Я просыпалась и мечтала поскорее заснуть. А когда ложилась спать, мне хотелось не просыпаться, чтобы из раза в раз не переживать эти дни сурка. У меня не было сил. Я вечно была голодна, не могла съесть, что мне хочется, измеряла каждый кусочек еды и концентрировалась на том, чтобы не поправиться.

На общение тоже не хватало сил. Я постоянно чувствовала одиночество, потому что не могла ни с кем поделиться своей проблемой — боялась, что меня не поймут.

Последней каплей был эпизод, когда я лежала на диване и не могла пошевелиться и встать, как будто на меня положили бетонную плиту. Это длилось, может быть, полчаса. Я не могла никого позвать, меня просто придавило, и у меня не было сил. Тогда я поняла: «Человек смертен, но это ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен».

В тот момент я осознала, что это всё не игра. Я ведь знала истории о том, что от анорексии бывают очень серьёзные проблемы со здоровьем, что от неё умирают, но мне казалось, что меня это не коснётся.

С того момента я постепенно начала своё восстановление. Главный принцип, которого я стала придерживаться, — никаких ограничений в еде вообще. У меня был страшный голод, потому что до этого мой организм черпал энергию из себя, а сейчас её надо было ему вернуть. Я ела, наверное, тысячи калорий в день. Конечно, от еды поначалу было плохо, но я убеждала себя, что это процесс восстановления и надо продолжать.

Я не могла полностью убрать тренировки, но оставила только те занятия, которые были направлены на поддержание профессиональных навыков. И всегда была честна с собой и спрашивала себя, действительно ли мне нужна тренировка для балета или я просто хочу сжечь калории.

К сожалению, у меня не было возможности обратиться к психологу, но я сама прорабатывала свои проблемы, объясняла себе какие‑то моменты, формировала буквально новое мышление.

Перемены я почувствовала достаточно быстро: физическое состояние восстановилось за 2–3 месяца, моральное тоже стало стремительно приходить в норму.

На моей профессиональной деятельности это не сказалось. Нас пугают, что при наборе веса у нас полетят колени, будут травмы. Но когда человек здоров, то он может сосредоточиться на танце, всё контролировать, стараться не допускать ошибок. А когда человек болен, его внимание рассеяно и шансов получить травму гораздо больше.

Не знаю, как это скажется на моём трудоустройстве в будущем, потому что пока я ещё учусь, но, уверена, без работы не останусь.

Сейчас моя деятельность в социальных сетях, да и в жизни направлена на то, чтобы бороться со стигмой «истощение = балет». Я стремлюсь к организации собственного движения, которое бы позволило предотвратить развитие РПП у танцоров и спортсменов на фоне профессиональной деятельности.